Безусловно, у меня клиническая депрессия.
И контролировать её практически невозможно.
Редкие проблески хорошего настроения словно жадные глотки воздуха сменяются удушьем, гипоксией и жжением в лёгких.
И это всё? Всё сведётся к этому?
Рядом со мной в постели лежат... хотя нет, Бог знает, кто это может прочесть.
И я совсем не об этом.

Жаркий индийский день. Шумный базар. Множество женщин торгуют и торгуются. Мужчины носят тяжести. Пахнет песком и потом и карри. Пыльно. Ты чистишь рыбу длинным источенным ножом и думаешь «и это всё?».

Или вот я приехавший, поев в пути мороженного, на дачу. Тут много зелени. И я сажаю туи. Зачем? Чтобы потом рыдать над ними. Безутешно и бесконечно. Всё проходит и это пройдёт. Ничего не останется. Даже этих туй. Понятно что не нужно думать о том, что дышишь. Понятно что можно забыть о том, что ты чудовище. Можно провожать Бруно на пенсию всей семьёй. Он уедет во Флориду запекать рыбу «аль-форно». Эти туи будут омыты мои слезами. Это неизбежно.

Из-за чего мы грустим? Из-за того, что все не так, как мы себе представляли. Хорошо быть бобром и жить без воображения. Каждый новый день — событие в самом себе. Ни с чем не сравнимое. Как говорил Робиндранат Тагор — «боль во всех её проявлениях лишь результат неоправданных ожиданий». Интересно, когда его резали на куски, его ожидания были оправданы и он не чувствовал боли?
Ты ждёшь, что вот-вот за поворотом начнётся прекрасное завтра. Оно будет сиять и искриться и от одного только прикосновения к нему, ты будешь пронзен пароксизмами оргазма. Маленький ключик от всех дверей.
Но за новым поворотом тебя ждет лишь пара прожитых лет и поменьше здоровья.
Есть надо меньше, а работать надо больше.
Почему нельзя верить шлюхам, наркоманам и мусорам? Они почувствовали цену денег.
Поняли, что деньги находятся очень близко и взять их не так уж и сложно.
Они просто непригодны к более сложной работе с отдаленным во времени моментом вознаграждения. Неспособны на долгие забеги.
Я всё знаю и понимаю. Даже больше чем кажется мне самому. В своём стремлении обесценить, я обесценил практически всё. Под ногами у меня шуршит мусор и вижу я голые стены, от которых узбеки долгими ночами при пламени костров и под заунывные свои степные песни отдирали обои моих снов предварительно намочив их при помощи валика за 239 рублей купленном в «Петровиче».
Когда в детстве босиком бежишь по полю, тебе совершенно всё равно какой курс у акций «РусГидро» и сколько змей в среднем ползает в этой траве. Тебе всё равно. Потому что существуют для тебя лишь простые плотские радости. И ничего ты не видишь. И ничего ты не слышишь. До тех пор пока спущенная с цепи собака не цапнет тебя за ногу.
Я помню, как ты подарили мне огромный подсолнух в керамическом горшке. Помню как он стоял на подоконнике квартиры на Капри. Как тушил в нем окурки, встав из-за печатной машинки, с грустью поглядывая в окно на залитые ярко-желтым светом улицы. Пение птиц, непередаваемая роскошь бытия. Страх и боязнь. Готовность переломиться. И уже никогда. Никогда. Никогдв не собраться вновь. Рассыпаться как земля из разбитого керамического горшка сметенного рукой. Цепляться за дорогие твои домашние туфли. Но тщетно. Тщетно. Тщетно.