В твоих глазах холодных нет надежды
Лишь нежность обжигающего льда
Твоим рукам вверяю сердце
И падаю в безбрежность забытья
Лишь для того чтобы припасть к прекрасным
Чудесным волосам твоим
И воспарить обратно, ветром мчаться
Напрасно... Не был ты любим.

Любовь и дружба, чистота
Всё вздор, пустое, суета
Реально лишь одно мгновенье
Страданье, боль и мрак забвенья.
Сегодня есть, а завтра нет.
Жестокость, кровь, больничный свет.
Ты говоришь мне о любви?
О благородстве? Посмотри!
Лишь стоит сердцу полюбить
Поверить, дверцу приоткрыть,
Как хлынет вдруг поток дерьма
Которым эта жизнь полна.
Но ужас весь совсем не в этом
Конечно, угощайся сигаретой,
Весь ужас сосредоточен в том,
Что сам наполнен ты дерьмом.
И открывая двери сердца им
Дерьмом дерьмовеньким твоим
Ты поливаешь всех кого
Избрал для сердца своего.
Бурленья говн, сердца открыты,
Слова и нежность позабыты
В круговороте из говна.
Наешься ты его сполна.

Вася время как песочек
Пальцами своими ловит
Надя словно в океане
Плещется в её годах.
Петя строит космолёты
Время он не замечает
Для него оно как воздух
Просто дышит. Вот и всё.
А для Миши время — пламя
Подгоняет, поджигает
Жизнь его в огне сгорает
Пеплом в форточку летит.
Обожженный Миша стонет,
Просит время «Ну позязя!
Дядя пламя, перестаньте
Все что ценно забирать!
Ведь куда ни посмотрю я
Даже если что крутое
Вдруг увижу во дворе,
Всё равно твой отсвет красный
Мне настойчиво толдычит,
Что совсем я не бессмертен
И когда-нибудь умру.
Как же радоваться можно
Хоть чему-то в этой жизни
Если за моей спиною
Пламя яростно ревёт.»
Слёзы детские рекою
Неспособны на минуту
Даже в общем на секунду
Это пламя погасить.
И сидит ребёнок Миша
В теле тридцатитрёхлетнем
Водку пьёт, ноздрёю дышит
И тихонечко горит.

Подите прочь.
С собою заберите
Весь неприглядный мир
Расстроивший меня.

Всю эту мелочность. Простых людей,
И глупость странных их затей.
И злобных и больных, ущербных,
И наглых, мерзких, дерзновенных,
Всех этих мертвых торгашей
Рантье с немытыми ушами
Спиваюшихся шансонье
Художников с потухшими глазами
И злобных домоседок тучи
Блядей паршивых злоебучих
И троллей, школоло, судей
Всех загнивающих людей.
Отцов семейств степенно важных
Юнцов безусых но отважных
Всех забери с собой скорей
Мне одиночество милей.
Деревья милые мои
И запах трав и соловьи
И холод ночи, шелест крон
Рождают мой боаженный стон.
А листья мертвые... Прекрасны
Как будто б в день ненастный
По улице идешь с зонтом
Шагаешь в городе пустом
Наедине с самим собой
Ты обретаешь свой покой.
И в синеве тяжелых облаков
В потоке ледянных жестоких капель
Стоишь и медлишь опустивши взор
И холод этот так приятен...
Он отрывает от земли
Уносит прочь в неведомые дали
И наступают снова дни
Исполненные сладостной печали.

Мне близок запах холода и чистоты
Но не поймёшь меня конечно
Живёшь ты в паутине суеты
А я ничтожен, слаб, но вечен.

Поверь мне, друг мой дорогой,
Ведь не всегда я был такой.
Когда-то я, поверь уж мне,
Боролся с ветром в голове.
И пылким был и как любил...
И ничего я не забыл.
И помню трепет ожиданья
И сладость первого признанья
А вот сейчас уж все не то
Иду по Невскому в манто
И вижу девушек прекрасных
Брюнеток, рыжих... В общем разных.
Но нет средь их той красоты
Недостижимой высоты
К которой я б хотел припасть
И насладитью ею всласть.
Пустые образы... Достойно сожаленья
Сие потерянное поколенье
И, каюсь я, его птенец
Убогой пошлости певец.
А впрочем... вздорные мыслишки.
Садись к костру, давай в картишки.
А можно водки и вина
Я трезвым побыл уж сполна.

И звездный свод пусть наблюдает
За тем как сердце умирает
И в холод осени последней
Мы устремляем наши сны

Помню зимнее утро
Ты сидишь у окна
Молчаливо прекрасна
Грусть застыла в глазах.

Это зимнее небо
И свежесть и шум
Твоих слов невесомых
В моем сердце июнь.

И я помню однажды в первых днях февраля
Ты ужасна, ужасна... ты бросаешь меня.
И бреду словно пьяный и хочу убивать.
Вырывать куски мяса, умереть, умирать.

А потом снова лето
И зима и весна
И трава и сонеты
О другой у меня
И потом вдруг, как будто
где то
Встречу тебя
И не вспомню
Забуду
Прогоню
Без следа.

Но всегда в моём сердце
Буду помнить тебя
Грустно глядящей в белизну января.