Увиделись мы с ним относительно случайно. В кои-то веки мне стало интересно послушать мысли человека непохожего на меня совершенно. Человека-антипода. Как внутренне так и внешне. Начну с того, что всё в нём дышало некоей чувственностью. То как он был одет, мимика его лица, жесты — всё говорило об огромном значении секса в жизни этого дамского угодника. Возможно раньше, когда я не был столь циничен и на месте моей холодной пресвщенности бесновался на привязи молодой романтичный студент, моё восприятие этого человека было бы стабильно позитивным. Но сейчас он вызвал во мне лишь лёгкую гримасу отвращения столь знакомую людям эгоистичным и высокомерным встречающимся с людьми не своего круга. Одет он был просто, но со вкусом. Говорил мягко, обольстительно улыбаясь, жеманно растягивая гласные, при этом постоянно подчёркивая некую свою мужественность, наличие которой по всей видимости было для него очень важным. С первого же взгляда было понятно, что он бисексуален. Равно как и то, что труслив, нерешителен и, как следствие, беден. Безусловно нарцисс. Вам, наверное, сударь, не раз приходилось встречать тот бласловенный тип женщин, у которых чувственность с успехом заменяет интеллект? Такие совершают маленькие «гадкие» поступкие, а потом смакуют их годами, находя в них почву для своей странной рефлексии? Точно таким был и он, мой собеседник с улицы Тетбу. Вы спрашиваете, как можно охарактеризовать его одним словом? Зная, что моё отношение к нему предвзято? О, хорошо. На мой взгляд он «мелок». Мелко его тело, пускай и милое и пропорциональное. Мелки его черты лица, хоть и с крупными глазами и носом свойственным южанам Прованса. Мелки поступки, желания, обиды. Такие как он никогда не становятся боевыми псами или даже дворовыми. Они не горделивые пудели или благородные охотничьи ретриверы. Они — ручные болонки, чьё тявканье не способно никого испугать, но вызывает умиление и желание погладить это наивное создание.
Слушая его речь, я довольно быстро заскучал. Сначала мне хотелось позлить его, посмотреть, на что он способен в гневе, и, конечно же, унизить его. Унизить показав своё превосходство. Такие раны особенно болезненны для таких как он. Но некоторые его фразы касавшиеся известных вам обстоятельств всё же достигли моего сердца, заставив его чаще биться. И мне, признаюсь често, это доставило некое извращённое удовольствие. Мы говорили около часа, и всё это время я плавал в волнах собственных мыслей порождённых этой встречей. О, граф, не спрашивайте меня каких... Верно вы сами знаете, что я намеревался с ним сделать? И коли вы знаете мой нрав, вам не должно удивляться. Так вот в какой-то момент я спросил себе ещё водки, той самой в белых печатных графинах, что подают только у Маринэ. Выпил, закусив холодной говядиной в клюкве, посмотрел снова на эти маленькие руки, на эти зоркие птичьи глаза, на эту голову, в которой так много себя и так мало окружающего мира и простил его. Дело не в каком-то его простом косноязычии или бедности или дурном воспитании или общей этой пошлой «мелкости» в равной степени присущей и — признаю — мне. Просто садясь за игральный стол, обладая сорока тысячами ренты, ставишь не меньше пяти наполеондоров за пассаж. Иначе чувствуешь себя неуютно. Вы понимаете о чём я? Нет? В данном случае партия была уже сыграна. И проигранные мною двенадцать тысяч ливров я в течение двух недель возместил игрой на бирже. К чему мне эта глупая, скучная игра? Я вышел не прощаясь. Рассчитался с нанятыми мною гайдуками и, сев в тюльбюри отправился к мадемуазель дю Шасэ. К её локонам, губам и нежной коже.